– не надо валяться дураками
– не надо тянуть резинку
– не надо накачивать на меня бочки
– я не хочу тебя заблудить
– я сижу на порошковой бочке
– забить двух яйцев
– извини, не могу говорить, у нас зоопарк сегодня (запарка)
– не надо валяться дураками
– не надо тянуть резинку
– не надо накачивать на меня бочки
– я не хочу тебя заблудить
– я сижу на порошковой бочке
– забить двух яйцев
– извини, не могу говорить, у нас зоопарк сегодня (запарка)
Бутерброд падает маслом вниз: развитие, следствия, тенденции и скрытые свойства.
Не намазанный бутерброд не падает никогда.
Бутерброд, намазанный с двух сторон, удержать в руках невозможно по
определению.
Бутерброд, подброшенный над столом, намертво приклеивается к потолку.
Бутерброд, подброшенный над персидским ковром, оставляет пятна в двух
местах: на потолке и ковре.
Горячий бутерброд падает исключительно на голые ноги.
Бутерброд, брошенный в тещу, с большой долей вероятности будет пойман
зубами.
Если перед завтраком застелить пол бумагой, то бутерброд начинает
негромко и предельно вежливо материться.
При отсутствии полноценного бутерброда его свойства переходят к пицце.
Бутерброд типа “сэндвич” автоматически раскрывается на высоте 0,3 м от
пола.
Мороженое падает раньше бутерброда, независимо от времени старта.
Торт по своей сути – большой сладкий бутерброд.
Бутерброд не склонен к падению на юбку симпатичной гостьи.
Замораживание озлобляет бутерброд, но не лишает его вредных свойств.
Бутерброд с красной икрой летит плавно и даже печально.
Сосиска в тесте, в отличие от хот-дога с майонезом, горчицей и кетчупом,
является псевдо-бутербродом.
Бутерброд с рыбой предпочитает падать в рюмку или аквариум.
Предварительное поджаривание хлеба не меняет основные хамские свойства
бутерброда.
Мужской туалет. Как водится, перекур. Толпа – человек пять. В закрытой кабинке ( где по большой нужде закрылся программист) звонит мобильный. Из кабинки раздается: – Да, я слушаю! Что делаю? РАБОТАЮ! Как что? Продвигается? А… гм. Нормально… продвигается… Туговато немного… Поднапрячься? Рад бы, да некуда. И так на пределе. Нет, быстрее не могу. Канал узкий. Сколько ни старался – больше не лезет. Расширить? Как?! Мне отсюда видней, и я вам говорю – расширить нельзя! Мужики забывают о перекуре и давятся со смеху. А парень вошел в кураж и уже орет на всю парашу: – Да сами вы во всем виноваты! Загоняете по восемь метров! И как, вы думаете, оно пролезет? Что? Всего семь с половиной? Да мне хоть восемь, хоть семь с половиной – одинаково. Предупреждал же: максимум два метра! Теперь придется вручную выколупывать. Что мне здесь, до утра сидеть, что ли? Парочка перекурщиков, держась за стены, еле сдерживается от хохота. Программист орет еще сильнее: – У меня зависло так, что тремя пальцами не поможешь! Что? А что я, по-вашему, здесь делаю?! Конечно, по частям! Эта колдобина целиком никак не пройдет! В общем, еще часа два. Ладно. Но вы на будущее зарубите на носу: два метра!
Учебник математики выпущен издательством ЭКСМО-Пресс в 2002 году. Вот несколько задачек
из этого учебника. Стоит заметить, что текст НЕ изменен, а в точности перепечатан из книги:
Ездили наши нейрохирурги в Японию типа опыту набираться. Привезли оттуда видеокассету со съемкой операции. Сами у себя до этого засняли такую же операцию и хотели японцам показать, но сильно застеснялись и привезли назад. Мне довелось увидеть обе кассеты… Итак:
Япония.
Огромное, тонущее во мраке помещение, в центре залитый светом операционный стол, сверху, как в космическом корабле, нависают всякие агрегаты в чехлах. Маленькие безмолвные люди в зеленом упаковывают больного в стерильные простыни, бритую башку заклеивают особой стерильной пленкой. Медленно. Аккуратно.
Тишина такая, что я думала звук отключен, а там оказывается до того дошли, что на операцию специально приходит еще один хирург, который не оперирует, а только медсестрам шепотом подсказывает, какой инструмент подавать. Хирург каким-то супер-пупер электронным скальпелем делает надрез, тут же ассистенты супер-пупер отсосиком убирают кровь, клипсами зажимают края раны. Постепенно обнажается череп. Завораживает.
Смена состава. Сверху подают агрегат, который оказывается супер-пупер дрелью на штативе: огромная дура с маленьким сверлом на конце. Доктор направляет, дрель тихо жужжит и, видать, сама все делает. Долго. Надоедает. Проматываю. Так, все еще сверлит. Проматываю. Сверлит. Ладно, я не специалист, проматываю все. В конце больной, как умирающий лебедь, вяло смотрит в камеру.
Спасли, ладушки.
Россия.
Задристанный кафель. Ноги в бахилах. Таз с обрывками бинтов и ваты (голоса: Сема, ***, ты куда камерой тычешь? Башку снимай! Маш, а ты тушенку купила? А Клавка уже уносит! Суки, почему нога дергается? – Иди на хер, щас уснет!)…
Бритая башка, на которой зеленкой лихо намалевана окружность (голоса: я, бля, говорю – нога дергается! Ой, …б твою, где нога и где ты? Режь давай, до ночи не разгребемся! А где Клавка-то? Я деньги принесла, а она где? Не бери: говно, а не тушенка!)Под кожу надувают новокаин из шприца, бзыкают скальпелем и быстренько отслаивают скальп – видна кость (голоса: а я, главное, аккумулятор домой припер и забыл про него! Завожу-завожу… Нет, Люська замуж вышла только в марте! Отвечаю, там пузо уже выше носа было!… Дрель!… Бля опять заело… Михалыч, тут вот подкрути… Да… Ой!.. Ага!) Хирург берет дрель. Э-э-э… коловоротик с винтом – таким в мезозое кокосы сверлили. Доктор крутит ручку: дрррынь! дрррынь! дрррынь! Три дырки в черепе! (В этом месте я начинаю ржать.) Доктор, посвистывая, орудует пилкой, и голоса, голоса… Короче, японцы делают первый надрез – наши уже вовсю копаются в мозгах.
В конце касеты больной с замотанной башкой сидит в трениках на койке и со здоровым гоготом показывает в камеру большой палец.
Доктор извиняющимся тоном грустно объясняет:
– Ну, и как это людям показывать?… Мало того, что черт-те чем, черт-те где, в пять раз быстрее, так еще и выживаемость на шесть процентов больше!